http://www.bisound.com/index.php?nam...ile&id=9988123
Дочка генерала (музыка,стихи и вокал Вячеслава Серёгина) по мотивам книги Р.Б. Гуля Ледяной поход.
Мы с князем возвращались на фронт. За несколько дней положение на Таганрогском фронте изменилось. Поднялись казаки ближайших станиц (вернее, их искусственно подняли, так как настроение казаков было неуверенное), и хорунжий Назаров{36}, начальник партизанского отряда, решил ударить с ними на село Салы, где, по сведениям, находились большевики. Разведки достаточной не было. Хорунжий бросился «на ура» и налетел на значительные силы большевиков с артиллерией.
Казаков разбили. Они в беспорядке бежали, оставив под Салами раненых и убитых. «Подъем» — упал, казаки замитинговали: «нас продали», «нас предали», «опять ахвицара!».
Подъезжая к Хопрам, мы застали такой митинг. Казаков пробует уговорить новый нач. участка ген. Черепов, но бесполезно: казаки решили расходиться по домам. Пробует уговорить их и священник ст. Гниловской с распятьем на груди{38}. Он поднимал казаков, ходил с ними в бой, но теперьего не слушают. «Чего нам говорить!» — «Сами знаем, что делать!» — «Идем по домам!» — «Нет, где этот начальник наш, туды его мать? Где он, мать его... Убежал, сволочь!»
Казаки разошлись. Их выступление только обострило положение. К нашему отряду придана часть кавалерийского дивизиона полк. Гершельмана, и мы двинулись к селу Чалтырь, на окраине которого и расположились.
Село Чалтырь — очень богатое. Жители его — армяне. Мы ждали радушного приема; но жители сторонятся нас, стараются ничего не продавать, а что продают, то по крайне дорогой цене.
В разговорах с ними пытаешься рассеять неприязненное отношение, но наталкиваешься на полное недоверие и злую подозрительность.
Стоим день. На другой, поздним вечером, получен приказ: отойти на Хопры.
Вышли в степь. Мороз, ветер, темь, метель. Засыпает снегом, трудно вытаскиваются ноги, колонна растянулась по одному... Идем, вязнем в снегу; остановились — дороги нет. Ветер налетает, гудит по винтовкам. «Провод телефонный ищите! по нему пойдем!» — кричит кто-то. Люди толпятся, как стадо, мерзнут, ругаются, лезут по снегу искать дорогу. Слышны голоса: «руку отморозил», «давай сюда винтовку!», «оттирай, оттирай скорей!». Начинается легкая паника. Трут друг другу руки, лица. Более слабые стонут.
Наконец нашли дорогу, опять поплелись по глубокому снегу. То и дело слышно: «пожалуйста, потри, потри, совсем замерзла, не слышу, ей-Богу...»
Кто-то едет навстречу, поравнялся с головой колонны, и все остановились. По ветру доносится раздраженный голос полк. С.: «так чего же раньше не телефонировали! Я людей обморозил!» — «Генег'ал отменил приказание,— отвечает лейб-улан. полк. Гершельман,— вам надо возвратиться в Чалтыг'ь».
Среди отряда ропот, ругань... «сволочи, это всегда у нас так!», «сидеть в вагоне—не в степи мерзнуть», «безобразие, не могли раньше позвонить!».
«Я впег'ед поеду, полковник»,— говорит Гершельман, садится в сани и скрывается в холодной темноте.
Повернули назад. Теперь еще холоднее, ветер бьет в лицо. Люди торопятся, сбиваются с дороги, еще чаще: «потрите, господа, ради Бога», «ох, не могу идти». Останавливаются кучки, некоторых оттирают, других еле-еле ведут под руки. «Господа, капитан в поле остался»,— кричит кто-то. «Ну, что же делать, из села пошлем подводу»,— отвечают другие, торопясь вперед.
Огоньки — пришли в Чалтырь. Поверка людей — трех недостает. В поле едет подвода и два офицера: искать.
Из ста двух человек 60 обморозились. Тяжело обмороженных отправляют на Хопры ив Ростов.
Полк. С. доносит, требует теплых вещей. «Выслано, выслано»,— отвечают из штаба, и мы ничего не получаем по-прежнему. Весь отряд обвязан бинтами, платками, тряпками...
