http://www.bisound.com/index.php?nam...le&id=10201133
У атамана Бокова (Дочь генерала 2) Музыка,стихи и вокал Вячеслава Серёгина) по мотивам книги Р.Б.Гуля Ледяной поход.
Рано утром, с вокзала, полк. С. посылает меня с докладом к ген. Корнилову.
С обвязанным, обмороженным лицом, в холодных сапогах, в холодной шинели я пришел в штаб армии. У дверей блестящий караульный офицер-кавалерист грубо спрашивает: «вы кто? вам кого?» — «Я к ген. Корнилову».— «Подождите».— «Позовите адъютанта генерала, подпор. Долинского».
Вышел Долинский, провел меня в свою комнату, соседнюю с кабинетом генерала. «Подождите немного, там Романовский и Деникин, я доложу тогда... Ну, как у вас дела?» — любезно спрашивает адъютант. Я рассказываю: «...не ели почти три дня... обмерзли все... под Хопрами пришлось туго... Корниловцы на станции раненых своих бросили...» Он смотрит мимо меня: «Да, да... ужасно, но, знаете, у нас тоже здесь каторга...» — в чем-то оправдывается адъютант.
В кабинете смолкли голоса, в комнату вошел Корнилов. Я передаю записку полк. С. и докладываю. «Столько обмороженных!», «Не получали консервов?!», «До сих пор нет теплого!» — кричит Корнилов, хватаясь за голову. «Идемте сейчас же за мной».
Быстрыми шагами, по диагонали, генерал перерезает зал штаба, где все с шумом вскочили, вытянулись и замерли. Мы входим в кабинет нач. снабжения — ген. Эльснера. «Генерал, выслушайте, что вам доложит офицер отряда полк. С.»,— грубо говорит Корнилов, поворачивается и уходит.
Я докладываю. Эльснер нетерпеливо морщится: «Это неверно, все было выслано...»—«Не могу знать, ваше превосходительство, мы не получали. Мне приказано доложить вам». Он нетерпеливо слушает: «Не знаю, этого не могло быть, ваша фамилия?»
Я вышел в зал. Некоторые офицеры штаба бесшумно скользят по паркету новыми казенными валенками, другие шумно топают новыми солдатскими сапогами, а у нас на фронте ни того, ни другого. И здесь, как всегда и везде, фронт и штаб жили разной жизнью, разными настроениями.
Это ясно сказалось, когда полк. генерального штаба К. перебил рассказ полк. С. о тяжелом положении фронта своим возмущением: «Нет, вы знаете! Какое у меня кипроко вышло с Романовским! Вчера мне замечание! да в какой форме! в каком тоне!.. Ну, сегодня он ко мне обращается, а я такую морду сделал! раз, два, наконец, очень любезен стал...»
Последний день Ростова
В этот приезд в Ростове ощущалась необыкновенная тревога. Обыватели взволнованы, чего-то ждут, по городу носятся жуткие слухи о приближении большевиков, слышны глухие удары артиллерии. До Ростова уже начали долетать тяжелые снаряды из Батайска. На улицах появились странные, чего-то ждущие люди, собираются кучками, что-то обсуждают. Но штаб армии спокоен — и мы спокойно собираемся отдохнуть. Рано утром 9 февраля 1918 года, когда мы еще спали, в казармы вбежал взволнованный полк. Назимов: «Большевистские цепи под Ростовом!» — «Как? Не может быть?» — «Мои студенты и юнкера уже в бой ушли...»
Приказ: никому не отлучаться,— быть в полной боевой готовности. Вышли на двор (мы на краю города) —слышна артиллерийская, ружейная, пулеметная стрельба. Стоя здесь, мы очутились резервом.
С каждым часом стрельба близится. На дворе, около казармы уже рвутся снаряды. Артиллерия гудит кругом, и в три часа дня получен приказ: оставляем город, уходим в степи... мы назначены в арьергард.
Офицеры бросают свои вещи. Большая комната-склад завалена бекешами, выходными сапогами, синими, зелеными галифе, шапками, бельем. Некоторые торопливо переодеваются в лучшее — чужое. Некоторые рубят вещи шашками и сыпят матерную брань.
Мы в шинелях, с винтовками, патронташами, с мешками на спинах ждем выступления. В комнатах тихо. Все молчат, думают. Настроение тяжелое, почти безнадежное: город обложен, мы захвачены врасплох, куда мы идем? И сможем ли вырваться из города?
Откуда-то привели в казармы арестованного, плохо одетого человека. Арестовавшие рассказывают, что он кричал им на улице: «Буржуи, пришел вам конец, убегаете, никуда не убежите, постойте!» Они повели его к командующему участком, молодому генералу Б. Генерал — сильно выпивши. Выслушал и приказал: «отведите к коменданту города, только так, чтоб никуда не убежал, понимаете?»
На лицах приведших легкая улыбка: «так точно, ваше превосходительство».
Повели... недалеко в снегу расстреляли...
А в маленькой, душной комнате генерал угощал полк. С. водкой. «Полковник, ей-Богу, выпейте».— «Нет, ваше превосходительство, я в таких делах не пью».— «Во-от, а я наоборот, в таких делах и люблю быть вполсвиста»,— улыбался генерал.
Темнело. Кругом гудела артиллерия. То там, то сям стучал пулемет...
Вдруг в комнату вбежала обтрепанная женщина, с грудным ребенком на руках. Бросилась к нам. Лицо бледное, глаза черные, большие, как безумные... «Голубчики! Родненькие, скажите мне, правда, маво здесь убили?» — «Кого? Что вы?» — «Да нет! Мужа маво два офицера заарестовали на улице, вот мы здесь живем недалечека, сказал он им что-то... миленькие, скажите, голубчики, где он?» Она лепетала как помешанная, черные, большие глаза умоляли. Грудной ребенок плакал, испуганно-крепко обхватив ее шею ручонками... «Миленькие, они сказали, он бальшавик, да какой он бальшавик! Голубчики, расстреляли его, мне сказывал сейчас один».— «Нет, что вы,— тут никого не расстреливали»,— попробовал успокоить ее я, но почувствовал, что это глупо, и пошел прочь.
А она все твердила: «Господи! Да что же это? Да за что же это? Родненькие, скажите, где он?»
Я подошел к нашим сестрам: Тане и Варе. Они стоят печальные, задумчивые. «Вот посоветуйте, идти нам с вами или оставаться,— говорит Варя.— Мама умоляет не ходить, а я не могу и Таня тоже».— «Советую вам остаться: ну, куда мы идем? Неизвестно. Может быть, нас на первом переулке пулеметом встретят. За что вы погибнете? За что вы принесете такую боль маме?» — «А вы?» — «Ну что же мы,— мы пошли на это». Варя и Таня задумались.
Совсем стемнело. Утихла стрельба. Мы строимся. Все тревожно молчат. На левом фланге второй роты в солдатских шинелях, папахах, с медицинскими сумками за плечами Таня и Варя.
«Сестры! А вы куда?» — подходит к ним полк. С. «Мы с вами».— «А взвесили ли вы все? Знаете ли, что вас ждет? Не раскаетесь?» — «Нет, нет, мы все обдумали и решили. Я уже послала письмо маме»,— взволнованно-тихо отвечают Таня и Варя.
Толпимся, выходим на двор. В дверях прислуживавшие на кухне женщины плачут в голос: «Миленькие, да куда же вы идете,— побьют вас всех! Господи!»