http://www.bisound.com/index.php?nam...ile&id=9312178
Граната (музыка,стихи и вокал Вячеслава Серёгина) по мотивам книги Р.Б. Гуля Ледяной поход.
Полк. С. задумал взять Сулин обратно. Но так как силы были неравны, то план, рассчитанный всецело на недисциплинированность и паничность противника, строился немного фантастично.
Ночью храбрейший офицер, георгиевский кавалер, шт.-кап. князь Чичуа должен с десятью офицерами пробраться в тыл большевистских поездов, взорвать пути, обстрелять, короче — «произвести панику в тылу противника», а отряд по этому сигналу ударит в лоб и с флангов на станцию.
Была холодная ночь. Дул сильный, колючий ветер... Часть отряда пошла прямо по железной дороге, а другая с полк. С. поехала на поезде, влево, по частной ветке.
Подъехали к будке, слезли. Вдали сквозь метель заревом светит Сулин. Князь Чичуа с десятью офицерами быстро ушел вперед. Артиллеристы устанавливают два орудия на бум, по направлению вокзала. Вся пехота пошла, скрылась в черно-белой степи...
Ночь черна, ни звезды. Ветер поднял в степи метель, носит белыми столбами снег, не пускает вперед и протяжно воет на штыках. Дорогу замело. Впереди проводник сбивается, разыскивает и ведет. Дошли до большого белого оврага, перелезли и остановились. По ветру доносился лай собак — это в Сулине. Теперь недалеко. Здесь будем ждать сигнала...
Метель не перестает. Ветер еще злее. Мерзнут руки, лицо, ноги. Каждый напряженно прислушивается: не будет ли сигнала — взрыва. Прошел час, прошел другой, а сигнала нет. Хоть бы скорее, думает каждый, пошли бы вперед, быстро, согрелись бы. Ветер с воем налетает, засыпает снегом. Люди жмутся один к другому, ложатся на снег. Свертывается один, второй, третий...
На белом снегу — темно-серое пятно — это все, плотно прижавшись друг к другу, лежат в куче, и каждый старается залезть поглубже, согреться, спрятаться от ветра. Один полковник ходит около серого пятна, постукивает ногами и руками и, волнуясь, ждет сигнала...
Выстрел!.. один, другой...
Темная куча зашевелилась, люди выскакивают и сразу как будто не холодно... Вот опять: та-та-та, пачками. И тихо...
«Видно, заметили наших»,— шепотом говорит кто-то.
«Перебили, может»,— еще тише говорит другой.
Та! — отдельный выстрел, и все замерло.
Опять один за другим ложатся, прячась от холода, и опять полковник ходит около темного пятна, но теперь он больше волнуется. «Знаете,— тихо говорит он мне,— боюсь, не попались ли. Подстрелят кого-нибудь — не уйдет ведь по такому снегу».
Скоро рассвет. Надо идти, а князя нет. Люди подымаются. Идем в вагоны, торопимся: рассветет — заметят.
В степи показались какие-то фигуры. «Смотрите, люди, вон люди,— зашептали один, другой,— вон, вон, с винтовками». Каждый хватается за винтовку, снимает с плеча, по телу пробегает холодная дрожь.
«Может, наши — князь»,— говорит кто-то.
Несколько человек идут вперед: «Кто идет?!» — «Свои, свои, князь»,— отвечают фигуры. Все довольны, винтовки на ремень, спешат к нашим. «Ну как? Это по вас стреляли?»
Князь докладывает полковнику: «Невозможно, г-н полковник: только стали к Сулину подходить, по нас караулы сразу огонь открыли; залегли, переползли, хотели другой дорогой — то же самое». — «Вот как, — охраняются хорошо, сволочи, а я думал, что они дрыхнут всю ночь. Ну, идемте, идемте, слава Богу, что никого не ранили...»
Вкатываем орудия на платформу, едем «домой», на Горную.
Только что приехали — ген. Абрамов показывает приказ:
немедленно отъезжать, противник пытается отрезать нас у Персиановки. Поезд, не останавливаясь, мчит к Новочеркасску. Успеем ли проскочить? Проехали Персиановку. Новочеркасск. В вагон вбегает офицер: «господа, Каледин застрелился!»— Быть не может?! Конец казакам, теперь на Дону — все кончено. Куда же мы пойдем??
Вечером приехали к Ростову. С вокзала отряд идет в казармы с песней, но песня не клеится, обрывается, замолкает...
Я с полк. С. поехал в штаб армии. Там суета. Полковника вызвал Корнилов. «Сейчас же поедете на Таганрогский фронт. Знаю, что вы устали, измучены, с фронта,— но больше некого послать, а там неладно».
Хопры
Утром. Мы на вокзале. На Таганрогский фронт. Ждем состава. На платформе публика. Добровольцы поют, и гулко разносится припев:
Так за Корнилова! За родину! За веру! Мы грянем громкое «ура!»
Кончили песню.
«Князь! Князь! Наурскую! Наурскую! Просим!!»
Все расступаются кругом, поют, хлопая в ладоши, а красивый мингрелец, князь Чичуа, несется по кругу в национальном танце...
«Браво! Браво!» — аплодисменты.
Подали состав. Шумно садятся в вагоны. Некоторых провожают близкие... Около нашего вагона подп. К-ой. Его провожает молодая женщина с добрым, хорошим лицом. Она плачет, обнимает и крестит его.
Сели. Едем... ст. Хопры. Здесь фронт. На путях несколько поездных составов: классные вагоны — штабов, товарные — строевых, площадки с орудиями.
Командует участком гв. полковник Кутепов{28}. Людей, как всегда, очень мало. На позиции — Георгиевский полк{29}. В нем восемьдесят солдат и офицеров. Зато штаб полный: командир, помощник, адъютант, зав. хозяйством, командир батальона, начальник связи и др. Мы стали резервом.
Мороз сменился оттепелью. Капает сверху, под ногами грязно. В товарных вагонах — холодно.
Раньше стоявшие здесь рассказывают: «Вчера бой был, сильный, понесли большие потери, но отбили и даже пленных взяли...»
«Там на станции сестра большевистская, пленная, и два латыша»,— говорит, влезая в вагон, прап. Крылов.
«Где? Где? Пойдем, посмотрим!» — заговорили...
«Ну их к черту, я ушел... Ну и сестра,— начал он,—держит себя как!» — «А что?» — «Говорит: я убежденная большевичка... Этих латышей наши там бить стали, так она их защищает, успокаивает. Нашего раненого отказалась перевязать...»
«Вот сволочь!» — протянул кто-то.
«Пойдемте посмотрим».— «Да нет, их в вагон приказано перевести».
Часть вылезла из вагона и пошла к станции. Немного спустя ко мне быстро подошел шт.-кап. кн. Чичуа:
«Пойдемте, безобразие там! Караул от вагона отпихивают, хотят сестру пленную заколоть»...
Мы подошли к вагону с арестованными. Три офицера, во главе подп. К., и несколько солдат Корниловского полка{30} с винтовками лезли к вагону, отпихивали караул и ругались: «Чего на нее смотреть... ея мать!.. Пустите! Какого черта еще!»
Караул сопротивлялся. Кругом стояло довольно много молчаливых зрителей. Мы вмешались.
— «Это безобразие! Красноармейцы вы или офицеры?!»
Поднялся шум, крик...
Бледный офицер, с винтовкой в руках, с горящими глазами, кричал князю: «Они с нами без пощады расправляются! А мы будем разводы разводить!» — «Да ведь это пленная и женщина!» — «Что же, что женщина?! А вы видали, какая это женщина? как она себя держит, сволочь!» — «И за это вы ее хотите заколоть? Да?»
Крик, шум увеличивался...
Из вагона выскочил возмущенный полковник С., кричал и приказал разойтись.
Все расходились.
Подп. К-ой шел, тихо ругаясь матерно и бормоча: «Все равно, не я буду, заколю...» Я припомнил, как его, плача, провожала и крестила женщина с добрым, хорошим лицом.
Солдаты расходились кучками. В одной из них шла женщина-доброволец... Они, очевидно, были в хорошем настроении, толкали друг друга и смеялись.
«Ну, а по-твоему, Дуська, что с ней сделать?» — спрашивал курносый солдат женщину-добровольца.
«Что? — завести ее в вагон да и... всем, в затылок, до смерти»,—лихо отвечала «Дуська»{31}. Солдаты захохотали.