Певица рассказала об интригах в среде оперных исполнителей.
Любовь Казарновская выступила в Воронеже с сольной программой в концертном зале на Театральной. Певица порадовала слушателей оперными ариями и русскими романсами.
После концерта оперная исполнительница, которой рукоплескали La Scala, Metropolitan Opera и Covent Garden, пообщалась с журналистами.
http://www.showbi.ru/i.php?/upload/2...3159687-sm.jpg
- Любовь Юрьевна, вы больше 30 лет на сцене. Как же вы столько продержались в такой, как вы говорили, сволочной и собачьей профессии?
- Она сволочная и собачья потому, что не дает расслабиться ни на секунду. Если ты чуть расслабляешься, пошел с друзьями поболтать, выпить вина, голос сразу тебе говорит: «Ку-ку, нельзя». Нельзя острой еды и вина. В общем, жизни, помимо служения искусству, нет. Мы рабы рампы. В этом смысле она сволочная. Но она и самая прекрасная, какая только есть. Когда ты трудишься, пашешь и знаешь ради чего, то это не просто пахота для длинных и зеленых, а это творческий процесс, который тебя не оставляет ни на секунду, который дает тебе движение, толкает тебя, говорит тебе: «Вот этот пласт ты еще совсем не знаешь, дорогая, ну-ка давай, пробуй голосом, эмоциями, мыслями».
Сейчас «сволочность» в том, что для молодых, которые начинают, это - карьерная лестница. И они по ней карабкаются, для них это не творческий и духовный рост, а контракт здесь и сейчас. Сегодня пиар - главное, а не творчество. К сожалению. А что надо оперной певице? Комната и миллион клавиров. Сидеть, учить, думать, представлять, через себя пропускать. Работать все время.
- Как же пробиться молодым, если нет тугого кошелька и связей?
- Трудно. Ко мне приходит много талантливых ребят, чем могу, помогаю - вожу на прослушивания, даю мастер-классы, предлагаю их на концерты. Самостоятельно им очень трудно пробиться. Потому что, повторюсь, побеждают те, у кого пиар и тугой кошелек, у кого продюсер или папик, или характер такой, что танком по родной маме может проехать. У кого есть совесть, им, конечно, трудно. Всегда так было и сейчас особенно.
Когда упал железный занавес, все поехали за границу. Рынок сумасшедшим стал. Поэтому мощные продюсеры, директора театров, которые бизнесмены прежде всего, они говорят так: «Делать нужно все, что скажет этот режиссер или этот продюсер, скажет раздеться – разденешься, скажет коллегу предать – предашь, но ты должен делать карьеру». Потому что стоит 10 человек сзади, которые на эту роль претендуют. Поэтому такая интрижная сейчас среда, грязная, мафиозная. А этого не должно быть. Ты выходишь на сцену и должен работать с публикой с чистыми эмоциями, она их считывает - пришел ты на сцену деньги зарабатывать, пиар себе устраивать, или карьеру делать, или ты несешь сердце.
- Что у вас за контры с Нетребко?
- Почему именно с Нетребко? Что у нас оперная певица одна Нетребко? Для меня опера намного шире, чем Аня Нетребко. Опера и Нетребко – совершенно не ассоциативный для меня ряд. Для меня ориентиры – Рената Скотто, Мария Каллас. Я не говорю про себя. Мне сегодня совершенно все равно, кто там рядом есть. С высоты моего положения легко об этом говорить, а молодым сейчас безумно трудно. Как написала одна замечательная певица, которая поет сейчас везде на сцене, Красимира Стоянова, она прекрасная вокалистка, актриса, очень честный и чистый человек: «Я не продукт пиара, я певица и мне сложнее. Я не хочу быть продуктом пиара».
- Как относитесь к шоу «Голос»?
- Оно поможет, если продюсер зацепит того или иного исполнителя и начнет раскручивать. Ровно так же, как было с «Призраком оперы» и «Фабрикой звезд». Потому что нужен продюсер, который станет в тебя вкладывать деньги, возить на конкурсы и фестивали. Не найдется такой человек и ты не получишь ни одной кнопки федерального канала, ни одной ротации на радио.
- У сопрано есть привычка лидировать на сцене и в жизни. А вы – лидер?
- Я лидер не в семье – у нас с мужем такой тандем в этом плане. Мы каждый на своем месте, и друг друга поддерживаем. Где-то он выходит вперед, где-то я. Он знает, что в нашей профессии значит выжить и всегда поддерживает меня. У меня плохое настроение, что-то не ладится, он мне по-немецки: «Завтра наступит другой день». Он не начинает со мной собачиться. Мой муж и сын – мои друзья по жизни.
А в профессии я лидер. Я не позволю себе выйти на сцену неготовой, не уверенной в себе на сто процентов. Понятно, мы носим свой Страдивари в себе. Если я несу сырой товар, публика это считывает. Я должна в нем купаться, должна быть абсолютно свободна. Здесь я лидер и перфекционист.
А еще бывают стычки на сцене. Итальянская опера написана для высоких голосов. Вот два самых чувствительных персонажа - сопрано и тенор. Поэтому между сопрано и тенорами бывали грандиозные стычки! Великая певица Биргит Нильссон, одна из лучших сопрано мира, пела с Франко Корелли, блистательным красавцем, одним из лучших теноров «Турандот», и Корелли ей сказал: «Не перетягивай верхнюю ноту дольше, чем я». Она взяла и перетянула, а он укусил ее за ухо на сцене! У нее текла кровь – вот тебе сцена!
- Знаменитые теноры не грозились вас покусать?
- Я вспоминаю, как пела с Лучано Паваротти «Паяцы» и «Тоску». «Паяцы» – опера, где тенор царит, и сопрано Недда должна быть растворена в нем. И я думала: «Как я буду, ведь он и так царит, потому что Паваротти?». Вдруг стук в дверь за пять минут до начала спектакля. Я открываю, он стоит в гриме, костюме и говорит: «Я только хотел тебе сказать, делай, что хочешь на сцене, я обожаю, когда партнерша свободна, я тогда буду летать». И мы с ним такое творили! Он даже в комедийной сцене перед тем, как Недду убивает, так хватанул о сцену стулом, что пробил дырку. А мне надо было делать пантомиму, Недда изображает, что ничего не случилось, я смотрю на дыру и думаю: «Куда мне наступить, чтобы не провалиться…». И потом он мне сказал: «Вот это и есть оперная сублимация, когда вы погружаетесь в музыку и ничего не видите вокруг».
То же самое было с Пласидо Доминго в «Отелло». Что он творил, это фантастика! А я после родов не скажу, что была уж совсем худышка, он поднял меня на руки… Это потрясающие вещи. Они не только не стервили, что называется, на сцене, а наоборот очень помогали.
- У вас были дуэты с Киркоровым, Басковым. С кем-то с российской эстрады еще планируете сотрудничество?
- Пока нет. С Киркоровым была оказия, я делала свое шоу к 20-летию выхода на сцену, искала партнера для дуэта «Time To Say Goodbye». Мне привели одного тенора невысокого роста с большим пузом, потом второго. Я думала - ну и что это будет. Еще ужасающий английский? А там надо было, чтобы мы красиво спели, изобразили любовь. И Филипп вышел - 2 метра чистого роста, во фраке, красавец, с английским языком, с хорошим вокалом. Я спросила: «Почему ты не поешь оперетту? Тебе надо петь Мистера Икса!» На что он сказал, что не хочет. Он блистательный вокалист. И пел как Бог.
- Сегодня у вас необычное платье-комбинезон. Не жалуете классические оперные убранства?
- Для такого концерта-перфоманса, где есть сцены из «Кармен», я предпочитаю, чтобы было современно, красиво и удобно работать. Например, мне в финале нужно вставать на колени. Вы думаете, удобно это делать в классическом платье?
- У вас было платье-талисман, которое сшил Вячеслав Зайцев.
- Я в нем много гастролировала, оно большого объема. В нем пела «Реквием» Верди, первые свои концерты в Зальцбурге. Оно - такая настоящая оперная статика, хранится дома, иногда его надеваю, оно потрясающее до сих пор. Сейчас хочу, чтобы Зайцев сделал мне целый ряд костюмов для оперного шоу, которое я планирую делать: для каждого персонажа свой костюм.
- Любовь Юрьевна, вы жаловались, что сейчас контракты однообразные и негодовали на постановку «Аиды», где вас заставляли через забор лезть с автоматом...
- Я была в спецовке и с автоматом. Я говорю: «Причем здесь Аида, спецовка и автомат?» - «А потому что война идет, и все женщины, как в Чечне, с автоматами». Они сегодня изгаляются как могут. Но я себя максимально удалила от этого идиотизма. Последний раз в Дойче-опера, мне сообщил один умник, что он родился с клавиром «Тоски» и все перевернул наоборот: где быстро, там медленно, где медленно, там быстро. И второй умник сказал, что в «Бале-маскараде» вы сразу должны петь арию голая. На «Почему?» они мне: «Амелия так любит своего мужа Ренато, и хочет получить назад ребенка, что она и ласками и сказками и прямо его на себя укладывает». Я говорю: «Извините, сил моих нет!»
Сегодня важен скандал. Им неважно - хорошо напишут, плохо, главное, чтобы о них говорили. От этих скандальных постановок идет эхо как круги на воде, а если будет хорошая постановка, люди разойдутся по домам, чая попили и забыли. А им нужен скандал. Поэтому я себя уволила от этого. Сказала моему мужу Роберту: «Ты хочешь, чтоб я в депрессию впала?». Он: «Нет!». Если я что-то делаю, я знаю, кто режиссер, кто дирижер, или вообще сама собираю команду и делаю праздник, потому что опера - это праздник, который всегда с тобой…
Любовь Казарновская: Побеждают те, у кого тугой кошелек
:
